Люди особого назначения

Екатерина ОВЧАРУК
Ростов-на-Дону

менеджер по продажам, дочь военных; сдала костный мозг для двухлетней девочки, страдающей лейкозом

Мне кажется, у каждого в жизни бывает переломный период — начинаешь задумываться о том, что нужно помогать людям. Помогать деньгами я не могу: у меня их нет. Решила сдавать кровь.

Однажды медсестра на станции переливания крови говорит мне: «Есть возможность стать донором костного мозга. Хотите?» Я спрашиваю: «А меня это к чему‑то обязывает?» Она говорит: «Нет». И даже ничего не объяснили; просто подпиши — и все. Я подписала и живу дальше. А потом год назад мне позвонили с той же станции и говорят: «Вы подходите, есть шанс спасти ребенка». Я спросила: «Кто?» Мне говорят: «Девочка двух лет, болеет раком крови». Я спросила: «Для меня это опасно?» Мне говорят: «Нет». Ну и тогда я сказала: «Конечно, помогу».

Пока сдавала дополнительные анализы, пока их изучали в Петербурге, где должна была быть операция, прошел почти год. Когда давала согласие, я еще была одна. Ну не то что одна — мы с ним дружили, но меня с ним ничего не связывало, я была вольной птицей. А когда сказали, что — все, надо ехать на операцию, Коля говорит: «Нет». Он думал, что это опасно, начал говорить: «Подумай, раньше ты была одна, а сейчас мы с тобой вдвоем, это может повредить тебе и нашим будущим детям». Стереотипное мышление. Я как‑то на прошлой работе слышала разговоры типа: «У меня вообще голу‑
бая кровь. Как это я буду кому‑то помогать!» А я им ответила: «Если бы все люди были такие, как вы, все бы давно умерли, потому что спасать было бы некого».

В общем, Коля категорически уперся. Пошла я за помощью к маме, к отчиму, они начали его прессовать… Он на меня наехал, мол, зачем сказала родителям, почему выносишь на общее обсуждение… Я говорю: «Если б это не было так критично, я бы никому ничего не сказала». Наконец мы с мамой позвонили на станцию переливания крови, рассказали все заведующей, и она уже сама позвонила Коле. Как‑то уломала его. И я полетела в Петербург. Никому потом не рассказывала, как все было на самом деле, — говорила, что нормально. А было больно. Когда тебе начинают колоть этот
препарат, чтобы стимулировать выброс стволовых клеток в кровь, ощущения не очень приятные.

Кололи пять дней — каждый день по два раза. Мало того что укол болезненный, так еще очень сильно болит поясница — как будто туда миллион иголок загнали. И эта боль расходится по телу. Руку поднять не можешь. Я жила в гостинице — два раза в день шла на укол, потом плелась обратно и плакала. Ну а кто говорил, что помогать — легко… А сам процесс длился часа четыре с половиной. Легла, надели на меня памперс — это, наверное, было самое унизительное. Страшно не было, но ломило очень кости, и поэтому очень трудно было лежать неподвижно. Я просто лежала четыре часа — телевизор
не смотрела, не разговаривала. Вспоминала, что мне рассказывали про генетических близнецов. Что где‑то ходит человек, очень похожий на тебя. У меня тогда аж мурашки по телу побежали.

А обратно в Ростов возвращалась вместе с мексиканцами — куча народу летела на чемпионат по футболу. Они всю дорогу пели свои мундиальские песни, невозможно прямо. Все орут, веселятся, частушки на непонятном языке. Потом еще час ждала, пока багаж отдадут. В общем, выхожу — усталая, кости ломит, сумка в руке, никого не замечаю. И вижу — стоит мой Коля с другом. Спрашиваю его типа с наездом: «А ты чего тут делаешь? Меня такси ждет!» И тут он становится на колено, вынимает колечко, мексиканцы орут, все начинают хлопать, он дарит цветы… Естественно, я соглашаюсь. Единственное, сказала ему, никакой фаты, никакого пышного торжества, хочу только, чтобы были раки и пиво на моей свадьбе.

Вот и все. А про свою поездку никому не рассказывала — только родным и на работе. А больше никому. Зачем? Некоторые могут сказать — мол, ты лучше кого‑то? Выделиться хочешь? Люди не любят тех, кто выделяется, у кого есть свое мнение. Ну пусть думают, что хотят. Я же блондинка.

Евгений МОИСЕЕВ
Мурманск

крановщик морского торгового порта, отец троих детей, донор костного мозга Евгений, который встретился

Я коренной мурманчанин, чуть ли не восьмое-девятое поколение. Мы на Севере — другие: люди здесь более мягкие,
отзывчивые, добрые, всегда готовы прийти на помощь. Кровь начал сдавать еще в армии. Тогда как раз была вторая
чеченская война, большая нехватка крови. К нам приезжали раз в полтора-два месяца, и я сдавал. Когда уволился и сюда вернулся, устроился на работу в порт, стал ходить на станцию переливания крови регулярно. Брали у меня плазму, ее можно хоть через неделю снова сдавать. Раза два-три в месяц получалось.

Помню, в ноябре 2015 года на станции как раз устанавливали какие‑то щиты. Я спросил: «Ремонтик, что ли, затеваете?» «Нет, — говорят, — это реклама: будет акция — вступление в Регистр доноров костного мозга, не хотите?» Так и вступил, сдал лишнюю пробирочку. Мне все объяснили, сказали: «Не факт, что вы вообще кому‑то подойдете в своей жизни». Я к тому времени немного об этой проблеме уже знал. У меня у знакомого был неприятный случай: девочка маленькая заболела, долго врачи мучались с ней; в Питер они летали, там лежали… Плохой финал был — не нашли донора. Оттуда я о костном мозге и узнал.

В феврале 2016 года мне позвонили в первый раз. Сказали, что я подошел. Нужно было подъехать в клинику, сдать еще одну пробирку, чтобы они детально все изучили. Я сдал, но буквально через неделю позвонили и сказали, что в Питере нашли более подходящего донора. Было волнительно. Я уже в интернете читал, что это и как оно берется. Второй раз позвонили в конце мая 2016 года. Сказали, что я опять подошел; спросили, согласен ли лететь в Петербург или не согласен. Я слетал на один день, сдал анализы. А еще через пару месяцев перезвонили и сказали, что — все. Меня ждут.

Мозг у меня взяли операционным методом, под наркозом, через тазобедренную кость. Сделали шесть проколов. Иголки у них такие толстые, с карандаш. Хорошо, что они только после операции мне их показали, — может, и наркоз тогда не понадобился бы. Мне было тяжеловато — не знаю, как другим. Примерно месяц восстанавливался. Ломило поясницу, усталость одолевала, я чувствовал себя настоящим стариком.

Но знал, что спасаю малыша. Врачи сказали, что я подошел мальчику, ему чуть меньше двух лет. Остальное было засекречено: кто, откуда. Но вот прошло два года, и наша встреча уже запланирована, мы общаемся во «Вконтакте» с его родителями, созваниваемся раз в неделю. Там у них тоже трое детей, как у меня. Я помог их сыну Мирославу. Видел его фотографии: что‑то среднее между моими младшим и средним сыновьями, только он
в очках ходит, а мои без очков. Болезнь у малыша отступила, сейчас врачи борются с последствиями химиотерапии.

О встрече с Мирославом мы договаривались долго. Сначала ждали результаты анализов Мирика, чтобы убедиться, что он здоров, потом я уехал с семьей в отпуск. В следующий раз не сложилось, потому что мама Мирика уехала в командировку.

И вот только пару недель назад наконец‑то смогли соединить наше время, договорились о встрече. И я тут же выехал на машине к ним в Кемь из Мурманска. С собой взял Леву — своего старшего сына. Ехать до Кеми километров 500. Так что было время в дороге подумать: как меня встретят? Что говорить? Как вести себя? Вроде и чужие люди, а все‑таки уже близкие.

Приехали c сыном в Кемь, нашли нужный дом. Поднялись в квартиру. Дверь открывается, а я ничего не могу сказать. Все слова забыл, которые придумал. Просто обнялись с Мириком — и стояли так минут пять. Не знаю, может, медицина в этой истории справилась бы и без меня, но, раз так вышло, я понимаю, что минимум одного человека в своей жизни я спас. Мне говорили, что донором костного мозга можно стать только два раза. Так
что если еще попросят — почему нет, я сделаю это еще раз.

Светлана ТУРОВИЧ
Екатеринбург

модель, донор костного мозга

Мне в детстве очень хотелось быть моделью или актрисой, но в то время это считалось не очень приличным. По крайней мере, мама мне всегда так говорила. В итоге только в 33 года я пошла в агентство, которое обучало
моделей. Шла учиться на стилиста, но когда зашла, там сидела 18‑летняя девушка. Смотрит такая на меня и спрашивает: «Вы на модель?» Я говорю: «Да, и на нее тоже». Так все и получилось. Стала моделью. Мне нравится все, что связано с красотой, со всем прекрасным, с жизнью. Не знаю, почему (наверное, именно поэтому) у меня всегда и была внутренняя потребность быть донором крови. В 2014 году принимала участие в конкурсе «Миссис Екатеринбург-2014» — по условиям конкурса все финалистки шли сдавать кровь. Это и стало толчком. С тех пор сдавала каждые два-три месяца, регулярно.

Как‑то раз мне позвонила знакомая и говорит: «Свет, я вот узнала, что есть такие доноры костного мозга». Я ей: «Да ну, такого быть не может». Но оказалось, что может. Сама возможность меня поразила. Я до этого ездила с подругами, помогала детям, онкологическим больным — мы навещали их в больнице, покупали игрушки, каких‑то огромных поросят, которые не помещались в машину. Помню, мне звонил потом мальчик Максим, таким
голосом радостным благодарил меня. А тут вдруг оказывается, что можно помочь не игрушками, а своим костным мозгом.

Два года назад мы с тремя подругами поехали и сдали кровь на типирование. И вот недавно еду в машине — у меня звонит телефон. «Здравствуйте, вы Светлана Владиславовна?» Начинают мне какую‑то историю рассказывать, что я что‑то, где‑то и когда‑то… А я не понимаю вообще, что происходит. И вдруг она говорит: «Ваше ДНК практически на 100 % совпало с больным ребенком. Пять человек были близко, но вы подошли только одна». У меня слезы хлынули, я вообще не поверила, что это реальность. Говорить ничего не могу. Она меня спрашивает: «Вы вообще согласны?» — Я такая: «В смысле? Я же не для галочки это делала. Конечно, согласна».

Теперь жду вызова в Москву. Нервничаю, когда же. Мне сказали, ребенок ждет, борется. Мне тут звонили пара знакомых, говорили: «Света, да ты с ума сошла, как ты можешь так собой распоряжаться, где в Библии написано, чтобы отдавать костный мозг!» А я отвечаю: «Да вы хоть что мне говорите, это моя потребность, во мне есть на это запрос». Я всегда знала: я пригожусь, пригожусь этому миру. И вот пригодилась. Дождаться бы только звонка.

Анастасия ДИКАСОВА
Казань

метеоролог, учитель географии, специалист по финансовой безопасности, фотограф, SMM-менеджер, донор костного мозга Настя, с которой бесполезно спорить

Я выросла в нефтяной столице Татарстана, так у нас называют Альметьевск. Закончила там математический лицей. Я нисколько не математик, просто мама так захотела. Сама она врач-анестезиолог, а мне сказала: «Нет, не будешь врачом, а то ты у меня никогда замуж не выйдешь». В итоге восемь математик в неделю, пять
физик — до сих пор не понимаю, как я справилась, кошмар. Потом поступила в Казанский университет на метеоролога. Проучилась там полтора года и поняла, что больше все‑таки хочу изучать гуманитарные
науки. Как раз освободилось место на педагогическом отделении, и в итоге по образованию я педагог: география и английский язык. Но учителем я так и не стала. Работала в банке, в службе безопасности,
проверяла личные дела людей, которые устраивались к нам на работу. Интересное занятие, ответственность дикая, но я всегда понимала, что для меня это просто остановочка. Человек я, видимо, творческий, в офисе мне сидеть не хотелось, так что в конечном итоге из банка я ушла, занялась фотографией и продвижением в соцсетях. Наверное, все в моей жизни так меняется потому, что я стремлюсь к какой‑то независимости, хочу сделать что‑то свое. С донорством история получилась забавная. У меня был одногруппник хороший на первом курсе, метеоролог Максимка. Он мне такой говорит: «Насть, слушай, а не хочешь плазму сдавать?» Я такая говорю: «Давай!» — и пошли. А там врач хорошая была, не помню, как ее зовут, она мне ла-ла-ла-ла —
рассказала что‑то про донорство костного мозга — и такая говорит: «Вы вот тут подпишите, но вероятность, что будет совпадение, очень маленькая». И в моих ушах это прозвучало так: я сейчас подпишу — и ничего потом не будет.

И вот прошло, получается, шесть лет. Я все забыла. Вдруг звонит мне мама в панике, говорит: «Дочь, тут что‑то странное, какие‑то люди по телефону говорят, что ты где‑то что‑то кому‑то сдавала!» А у меня номер с тех пор уже поменялся, а у мамы‑то нет. Хорошо, я и ее телефон в анкете записала. И меня, получается, через нее нашли. Нашли в то время, когда я повзрослела, а рак, к сожалению, забрал близких, очень близких людей. Лучшую под‑ ругу моей мамы, чудесного человека, это была большая потеря. Потом моего дядю, который всю жизнь был здоровым мужчиной и болезнь его сожгла за полгода. И когда мне сказали, что я подошла сразу двоим детям, я очень обрадовалась. Но в итоге оказалось, что лучше всего я подхожу ребенку из Кирова.

Мама моя работает в медсанчасти «Татнефти», это тут лучшее место, кругом хорошие врачи, она давай с ними советоваться, а ни один даже не слышал про донорство костного мозга — представляете, какой уровень неизвестности? Она мне говорит: «А вдруг будут проблемы, если захочешь родить ребенка, вдруг проблемы со зрением, с почками?» Я говорю маме и Рамилю (это мой гражданский муж): «Не одобрите, я все равно поеду, одна поеду. Вот когда умирала тетя Гузель, неужели бы вы не молились на того человека, который мог ее спасти?» Ну, со мной спорить бесполезно. Вот и все. Сдала я клетки под наркозом, быстренько, тыры-пыры. Это было в январе. И все получилось, малыш жив. Мне не говорят, кто это — девочка или мальчик, но я почему‑то думаю, что пацан. Вот жду, когда еще год пройдет и можно будет с ним встретиться. Ему будет четыре, он, конечно, ничего не поймет, но с мамой хотя бы поговорим.

Я не вижу смысла скрывать, что после операции мне было больно. Когда начала уходить анестезия по дороге из Кирова в Казань, я еле переворачивалась. Через день вышла на работу, но мне было больно сидеть. Я не могла
обуваться, меня обувал мой молодой человек. Слабость была. Но все это терпимо, а теперь я чувствую себя вообще чудесно. Чудесно потому, что это не я такой молодец — сдала клетки и спасла жизнь ребенку. Чудесно потому, что я совершила открытие: каждый может сделать то же самое. На все про все, со всеми анализами, поездками и операциями у меня ушло всего десять дней. Десять дней, а ты можешь спасти целую жизнь! Это просто
невероятно.

Валерия ДОРОФЕЕВА
Владивосток

юрист, потенциальный донор костного мозга

С самого детства, с первого класса, я мечтала стать следователем. Думала, вырасту — все буду делать по справедливости. Когда выросла, поводов стало больше. Система правосудия у нас устроена не совсем честно и грамотно, хотелось хоть что‑то в ней поправить. К сожалению, обстоятельства сложились иначе: я стала юристом, работаю сейчас юрисконсультом в энергетической компании.

Но надежды не теряю. Я знаю, что уголовные дела — это мое, несмотря на то, что не будет ни выходных, ни семейной жизни. Несмотря на то, что могут быть разочарования. У меня одногруппник, например, очень хотел в полицию, попал туда с третьего раза — участковым. Мы с ним встретились недавно на митинге: я оказалась митингующим, а он стоял сзади, наблюдал за правопорядком. Такая безумная получилась встреча. Так вот он, к сожалению, увольняется. Пришел — и увидел, что внутри все выглядит не так, как казалось. Разочаровался. Я тоже боюсь. Но лучше я приду и все увижу сама, чем буду жалеть, что не увидела.

О донорстве костного мозга я узнала на лекции на последнем курсе университета. Это была пара по теории государства и права. Было безумно скучно, и я ковырялась в соцсетях. Случайно наткнулась на материалы о донорстве, начала читать, стало интересно. Многие путают сдачу костного мозга с пункцией, а я разобралась, стала узнавать, какая ситуация с донорством у нас в городе. Владивостока в списке акций на сдачу крови на типирование не оказалось. Тогда я написала в Русфонд, спросила, как мне быть, потому что все решила для себя сразу. Ну как по‑другому? Если этим людям, которым нужна пересадка, не поможем мы, то кто тогда поможет? Я долго ждала возможности, два с лишним года: акции во Владивостоке не проходили, не набиралось достаточное количество желающих. И вот наконец это произошло, я зашла перед работой и сдала кровь. Пришлось мне немного приврать: чуть‑чуть у меня недобор веса до 50 килограммов. Но я подумала, если будет совпадение, я готова есть целыми днями, только чтобы стать донором. Ну вы представьте: миллионы, миллионы людей на свете — и только одному ты можешь подойти!

Я, правда, не знаю, хотела бы я встретиться и общаться с таким человеком — со своим генетическим близнецом. Я просто такая вредная, что со второй такой не очень хотела бы иметь дело. Но зато когда я буду умирать, буду знать, что сделала для кого‑то незнакомого доброе дело и это было не зря. Жизнь — это самое ценное. Мало ли чего добьется человек, которого я спасла? Может, это будет второй Эйнштейн и это я подарила его миру…

Алена ЯКУБОВА
Орел

врач-педиатр, потенциальный донор костного мозга Алена

Когда я заканчивала школу, решила поступать в мединститут и стать педиатром, лечить детей. Я с открытым ртом смотрела на своего лечащего врача, которая вела меня с самого детства. Старалась перенимать все ее лучшие качества в работе. У нас с ней даже дни рождения совпадают. Как тут не стать врачом? На мой взгляд, быть хорошим врачом — это когда от тебя выходят люди и не лезут в интернет. Когда они задают тебе вопросы и ты на них прямо отвечаешь. А у меня это постоянно — либо мамы приходят: «Что с ним делать, вот он какой у меня!» — либо сам ребенок, лет 17: «А что мне с этим делать?»

У меня самой вопросов тоже хватает. Совсем недавно я начала работать дежурным врачом, ездить по вызовам. Заходишь, видишь сыпь и думаешь: «Божечки! Что это?» В книжках сыпь одна, в жизни — другая, и она может
быть совершенно разная, ты сидишь и думаешь: «Что, что с этим делать?» Слава Богу, есть с кем посоветоваться в случае чего: книги, коллеги, любимые преподаватели.

Вообще я сначала хотела стать онкологом. Но взвесила все за и против — и решила, что это не мое. Если хочешь стать хорошим онкологом, ты должен посвятить работе все свое время, находиться в отделении с утра и до позднего вечера, быть полностью в работе. А у меня такие замашки: раз я женщина, значит — семья, муж, дети…

И я решила: раз уж не буду онкологом, могу я хоть как-то детям с онкологией помогать? Сначала просто кровь сдавала, причем мне мама говорила: «Ты нормальная? Кровь идешь сдавать — заразишься всем, чем можно!» А потом как-то была акция на станции переливания крови — по вступлению в Регистр доноров костного мозга. И я пошла. И мой муж, тогда еще будущий, тоже говорил: «Ты нормальная? Половину кости тебе проколют!» Но я все равно сдала кровь, прошла типирование — и занесли меня в Регистр. А потом и муж сам последовал моему примеру.

Я очень жду возможности кому-то помочь. Это же такой маленький шанс — 1 к 10 000. Представьте: мой генетический близнец живет в какой-нибудь там Сибири — и что же, я не поделюсь с ним своим костным мозгом?! Мне не страшно, а как медику, наоборот, интересно. Если доведется, потом, после наркоза, обязательно спрошу, как оно все происходило. Плохо, что никто ничего про костный мозг не знает: даже медики редко с этим сталкиваются, что говорить о простых людях. Люди думают: пришел, тебе кусок мозга оторвали и другому человеку пересадили. Но некоторые и на такое согласны. Потому что от сердца!

Вера САЛЬНИКОВА
Кострома

парикмахер, церемониймейстер похорон, мать двоих детей, потенциальный донор костного мозга

В Костроме я оказалась благодаря отцу. Он служил в Военно-морском флоте в Северном Ледовитом океане, а потом они как‑то со всей командой здесь осели, тут он и познакомился с мамой. Есть своя специфика в том, чтобы быть дочерью моряка: я знаю, что последнее воскресенье июля — это День Военно-морского
флота, великий праздник и надо натягивать стяг.

В остальном у меня мирная жизнь. Я всегда мечтала быть психологом, тянуло меня копаться в душах, но я не поступила и пошла учиться на парикмахера. По большому счету это одно и то же. К парикмахеру идут не только за прической — что‑то рассказать, что‑то выслушать. Так что я знаю много историй. Интересно, что тяга моя к психологии со временем никуда не делась — даже, наоборот, меня куда‑то ведет. Год назад я сменила свою стезю и стала организатором похорон: работаю, так сказать, церемониймейстером. Дело для Костромы необычное, а для меня это новая ступень, совершенно другой опыт. Работа со смертью учит тебя понимать, что она всегда рядом. Я боялась смерти с самого детства. Думала о ней и цепенела, у меня потели ладони. И вдруг — раз! и через столько лет смерть из страха перешла в профессию. В профессию, о которой я всегда мечтала: я организовываю похороны и имею дело с психологией горя, с темными состояниями, которые
я могу помочь сделать светлыми. Это непросто. У нас принято на похоронах говорить: «Держись, не плачь, все пройдет», — то есть мы загоняем проблему внутрь, а это неправильно. Мы же не советуем человеку, который смеется, терпеть и не смеяться.

Наверное, мне помогает то, что я сама прошла через горе. У нас болел ребенок: онкология, лимфобластный лейкоз. Маша родилась в 2011 году, сразу с геморрагическим синдромом, была вся покрыта синяками, прожила
два месяца и восемь дней — совсем немного, дома мы с ней так и не были. И этот опыт негативный, тяжелый — я ему благодарна, я его храню. Чтобы всегда вот здесь, в душе, болело. Чтобы как следует понимать: главное — не сколько дней в жизни, а сколько жизни в днях.

После таких вещей ты как бы прозреваешь. Одно из таких прозрений — это донорство костного мозга. Я раньше никогда и не думала, и не знала, что в России так мало доноров костного мозга, что его приходится искать,
везти через границу, показывать на таможне и так далее. И когда Маши не стало и я выписалась, мы с мужем сами стали потенциальными донорами и начали организовывать здесь, в Костроме, сбор крови для типирования.
Прошло уже несколько лет, но я жду совпадения. Я точно знаю, что если мне позвонят и скажут, что я подошла, а я буду в это время стоять в очереди на самолет, который везет меня в отпуск, на который я долго копила, я сразу сдам билеты и поеду в клинику. Для меня это не абстракция, а вопрос моей собственной жизни и смерти. Мне кажется, я знаю, как «там». Именно поэтому я все еще здесь.

Евгений ГУБАНОВ
Москва

студент биологического факультета МГУ, донор костного мозга

Я закончил школу с химико-биологическим уклоном, сомнений в выборе профессии у меня не оставалось. Ходить по лесу, трогать травку, слушать птиц — это все мое. Наверное, от туристов-родителей перенял. Походы, сплавы по рекам, мир тайги… Помотала меня судьба по стране нашей необъятной. Я и на Кавказе был, и на Дальнем Востоке, и в Костромской области. Много где.

У нас в Университете постоянно бывают дни донора, а перед ними обычно читают лекции про это дело. И вот на одной из лекций нам рассказывали о донорстве и, в частности, о донорстве костного мозга — почему так важно
вступить в Регистр. Я внутри себя поставил галочку: обязательно вступлю. От меня не убудет, времени много не займет, а мои стволовые клетки могут пригодиться. Вообще я не стремлюсь совершать подвиги с гордо поднятой головой. Сходил в лабораторию, сдал пробирку крови и забыл. А через полгода вдруг звонок: «Здравствуйте! Вы подошли реципиенту, нужно сдать дополнительно кровь. Не передумали о своем решении стать донором костного мозга?» Ну я ответил, что согласен. Уже прокукарекал, деваться некуда, дело нужно
доводить до конца — такое у меня правило.

Страшно не было. Я все рассказал родителям, они поддержали. Потом прошел повторное типирование, встретился с врачом, и мы сошлись на том, что клетки будут брать из периферической крови, с помощью афереза.
Я выбрал этот метод, потому что времени у меня очень мало. Все‑таки, когда берут костный мозг из подвздошной кости, это надо провести где‑то три дня в стационаре. А так — несколько часов и ты свободен.
Правда, за три дня до донации мне кололи в плечо стимулирующий препарат. Но больно не было, подумаешь — сантиметровая иголка. В «день икс» меня проводили в отделение, уложили, как ребенка, на кровать, подключили к каждой руке по катетеру. И вот, на протяжении четырех часов, мой глубокий внутренний мир, а вместе с ним и стволовые клетки крови перегоняли через сепаратор, похожий на комод.

Уже через полчаса после начала процедуры я стал жалеть, что не взял с собой подушку. Все‑таки четыре часа в положении полусидя — немного утомительно. На следующий день пришел уже со своей подушкой и все
четыре часа с комфортом спал и слушал музыку. Хорошо, когда есть возможность сделать доброе дело и заодно выспаться. Да, процедура у меня заняла не один день. Оказывается, у всех бывает по‑разному, все индивидуально. Мои стволовые клетки оказались домоседами — не желали сразу покидать мой внутренний мир.

После донации врач вручил мне медаль «Донор костного мозга». Первый раз такое вижу. Но что гораздо приятнее, он сказал: «Это медалька ради медальки, а ты — мужик!» Кстати, и реципиент, про которого я ничего не знаю, прислал через доктора мне открытку с благодарностью и даже маленький сувенир. Вот это действительно дорогого стоит.

Мария КАРЕПОВА
Краснодар

мастер по дизайну бровей, потенциальный донор костного мозга

Сама я родом с Чукотки. Жила там до 16 лет, школу окончила с медалью. А поскольку у нас там нет ни одного вуза, отправилась учиться в Нижний Новгород. Как‑то поехала в гости в Питер, влюбилась там, перевелась в вуз в Петербург, переехала, вышла замуж, родила дочку и развелась. А после развода мне захотелось
сменить место жительства. Поскольку я с Чукотки, то меня тянет к солнышку. Вот и очутилась в Краснодаре. Питерские друзья мне говорили, что я в этой провинции с ума сойду. Но я люблю тусоваться, люблю большие компании, базы отдыха, жарить шашлык, пить вкусное вино, ловить рыбу. Мне в Краснодаре обалденно.

Чтобы содержать себя и платить за квартиру, выучилась год назад на бровиста. Я ведь не могла с дочкой на руках на пятидневку идти. А тут сама себе график устанавливаю. Каждый день у меня гора девчонок, с кем‑то можно поболтать, поржать. Болтать я люблю. Еще я помогаю одной женщине, у которой курсы фотографии, вести онлайн-платформу. Вот сегодня, например, я встала в семь утра, создала курс на сайте, потом отвела мелкую в сад. Сделала две пары бровей, потом еще один курс. Дома вообще не сижу: работаю в парке или в кафешке.

Я увлекаюсь, татуировками, пирсингом и рок-музыкой. Первую татуировку мне подарила мама на 18‑летие. Это буква М, потому что — «мама». Мама у меня почетный донор, и я с детства знаю про сдачу крови. В свои 52 года она до сих пор сдает, очень любит это дело. Сама я сдавать не могу, потому что мне веса не хватает. А вот для донорства костного мозга — хватает. Ну а если вдруг будет маловато, можно посидеть на чем‑нибудь вкусном и поправиться. В прошлом году в апреле была акция по типированию в одном краснодарском «Инвитро». Я решила, что это очень крутая возможность спасти чью‑то жизнь и вообще плюс к карме. Отвела мелкую в садик, сел на трамвайчик и поехала сдавать кровь.

Я была бы очень рада с кем‑то совпасть. Уверена, что так и будет, потому что у меня в жизни постоянно случаются всякие совпадения. Я бы потом познакомилась с этим человеком, мы бы семьями дружили. Пускай у меня будет новый родственник.

Станислав НАБУХАТНЫЙ
Ростов-на-Дону

главный администратор Ростовского государственного драматического театра имени Максима Горького, потенциальный донор костного мозга

Моя родина — станица Кущевская, может, слышали? 70 км от Ростова. Родители мои живут там, занимаются сельским хозяйством, и я тоже вырос там, и в школу там ходил. А потом поехал учиться в город. У меня два высших образования. Сперва я закончил факультет международной экономики, даже с красным дипломом. Был активным студентом: все время участвовал в конференциях, мероприятиях, общественных делах… Потом пошел на факультет государственного муниципального управления, потому что думал работать на госслужбе, в администрации. Всегда мечтал быть сопричастным к решению проблем, прилагать усилия к решению вопросов. Но тут в нашу академию пришла разнарядка: в городской драматический театр нужны администраторы. А вовсе не международные экономисты.

Нужно и нужно. У нас часто такое было: «Надо сходить туда‑то», — и все идут. Пришли мы в театр, нас было двое. Директор театра говорит: «Я вас беру». Второй парень через месяц ушел, а я остался. И уже восемь лет здесь работаю. Оказалось, мне тут очень комфортно, я органично себя чувствую. Я сам по себе человек непоседливый, а тут и работа такая: все время надо мотаться, контакты устанавливать, гастроли организовывать… Постоянно кто‑то приходит, задает вопросы, просит контрамарочки. Все здесь вертится.
Проще говоря, темпоритм моей жизни совпал с темпоритмом моей работы. Как‑то так.

А про костный мозг и донорство я узнал благодаря нашим актерам. Пришла актриса Екатерина Березина на репетицию и рассказала, что в городе будет акция. Говорит: «Хотите пойти?» И я захотел. Мы с женой вместе пошли — она тоже в нашем театре работает, дизайнером. Не помню, кто кому предложил пойти, я жене или она мне. Но я точно знал, что она не откажется. Она вообще сама может сагитировать кого угодно. Она ко всяким таким вопросам очень щепетильно относится. Мусорные пакеты не покупает. Сшила себе бахилы многоразовые — в спортзал ходить. Сеточки для фруктов у нас многоразовые, которые стираются. Если мы сумки дома забыли, то из магазина все продукты в охапке домой несем.

И мясо жена перестала кушать. Мне не запрещает, а себе искусственное мясо готовит — из муки. Жена у меня городская — спортсменка, жим лежа и все такое. Когда мы полтора года назад познакомились, она ела много
курицы. Я ей возил из деревни еду: вот, мол, тебе мама кролика передала. «Ой, кроличек, ням-ням-ням-ням!» — съели, вкусно. Потом приехала в деревню, подержала кроликов на руках, увидела корову — и все. Говорит: «Как ты отнесешься к тому, если я перестану есть мясо?» И перестала.

В общем, теперь мы с женой — потенциальные доноры. Лично я готов поделиться клетками в любой момент. Если это может кому‑то помочь, я готов. Я даже не думаю, надо или не надо помогать людям, для меня этот вопрос
так никогда не стоял. Часто бывает: идешь по улице — кто‑нибудь что‑нибудь просит. И внутри тебя либо рождается желание помочь, либо нет. Так и тут. Я просто поступаю согласно своим внутренним ощущениям.

Оксана КРАВЧЕНКО
Воронеж

инженер-технолог кондитерского производства, потенциальный донор костного мозга

У меня три дочери. А я у них одна: с мужем мы в разводе, он с детьми не общается. В будни я на работе, делаю кексы и печенье. А в выходные мы с дочками гуляем, общаемся, ходим в кино. Очень люблю играть в карты — в «козла». Живу я в одном доме с тетей и двоюродной сестрой. И вот мы вечерами собира‑
емся вместе, и тогда с сестрой на пару обыгрываем всех. Когда жена моего двоюродного брата Таня заболела, она спросила меня во «Вконтакте», могла бы я стать донором костного мозга. Я ответила, что, конечно, рада кого‑нибудь спасти. А потом оказалось, что она разослала 20 таких сообщений разным людям, и одна только я вызвалась быть донором. Для меня это странно. Ведь когда сталкиваешься с такой бедой, как‑то по‑другому смотришь на жизнь.

Людей, конечно, пугает слово «мозг». Моя средняя дочь много раз спрашивала меня, точно ли все это неопасно. Я ей объяснила, что у тети Тани сломался аппарат, производящий клетки крови, что надо поделиться с ней своим. И что от меня не убудет.

«Окей, Гугл», — я стала узнавать, что это за донорство. Оказалось, ничего страшного. Пошла и типировалась. Пришла на работу с повязкой, рассказала всем, что вступила в Регистр. Коллега меня спрашивает, зачем, мол, тебе это нужно. А у этой самой коллеги три года назад умерла от лейкоза лучшая подруга. Получается, даже смерть близкого ничего в человеке не изменила. А я теперь знаю, что кто‑то живет на свете и ждет меня, чтобы я стала для него донором. Я жалею, что узнала о Регистре только сейчас. Ведь, может быть, этот кто‑то ждал меня и не дождался. Хочется верить, что такой человек все‑таки есть.

Ольга ПОЛЕЖАЕВА
Новосибирск

молекулярный биолог, потенциальный донор костного мозга

Я родилась в старинном городе Бийске Алтайского края и прожила среди купеческих особняков все свои детские
и юношеские годы. В детстве я мечтала работать продавцом в магазине: мне казалось, что им можно есть всю еду бесплатно. Но судьба сложилась иначе: после школы я сбежала от родительского надзора в Томск и поступила на биологический факультет. Вместо бесплатой еды я стала заниматься растениями — их функциями и устройством. Изучала, как меняется растительный покров, как люди и растения влияют друг на друга.

Потом я поступила в аспирантуру в Новосибирске, по специальности «молекулярная биология». Мою нынешнюю работу можно назвать вполне умиротворяющим занятием. Я могу целый день писать научную статью,
а в другой день работаю в лаборатории, выделяю из куриных яиц антитела, которые, например, способны нейтрализовать вирус Марбург — он вызывает геморрагическую лихорадку. Работаю с ДНК и РНК живых существ начиная от бактерий и клеточных культур и заканчивая курами.

Главное мое увлечение — Япония и японский язык. Сначала я полюбила японское аниме и комиксы, а потом познакомилась с японцем, который приехал в Новосибирск на научную конференцию. Мы подружились, много общались, я поехала к нему в гости и просто влюбилась в Страну восходящего солнца. В Японии любой уголок обустроен с красотой и комфортом, все сверкает, блестит, окружающие люди никогда никого не толкнут, все соблюдают личные границы. Сейчас я изучаю алфавит «хирагана» — самое простое, что есть в японском языке. Тут главное — терпение, а оно у меня есть. О донорстве костного мозга я узнала от своего друга, он медик. Он вкратце рассказал мне, что, как и для чего. Я заинтересовалась, прочитала подробности в интернете, пошла в «Инвитро» и сдала кровь на типирование. Решила, что одной меня мало для пополнения базы: подключила знакомых, друзей, на работе повесила объявление, объяснила всем, что это не сложно и не страшно. Теперь жду звонка. Если мне позвонят и скажут: «Вы подошли», — я, конечно, соглашусь. Мне кажется, жестоко отказываться в тот момент, когда человеку необходима помощь.

Георгий ИЛОЯН
Ташир (Армения)

торакальный хирург, кандидат медицинских наук, донор костного мозга

Все мои родственники — врачи. Отец, дяди, тети — целая династия. Педиатры, стоматологи, невропатологи, хирурги… Я, как закончил школу, тоже поступил в мединститут. Сначала в Краснодарский, а после второго курса перевелся в Ереван. Сложная ли профессия — врач? Я не знаю на свете легких профессий, связанных с жизнью людей. Тем более врач — это призвание: одного желания тут мало. Мой курс в институте заканчивали 500 человек, врачами сейчас работают единицы.

Я поступал в мединститут, чтобы стать травматологом. Но на шестом курсе оказалось, что в Армении нехватка торакальных хирургов. Поэтому я стал торакальным хирургом и пошел работать в противотуберкулезный диспан‑
сер. Туберкулеза было много тогда и в России, и в Армении. Сейчас стало гораздо меньше, хотя миграция по‑прежнему сильно на это влияет: люди уезжают на заработки в Россию, живут там в бытовках — заражаются, естественно… Вот буквально вчера был у меня на приеме молодой парень, 35 лет. Туберкулез. Водителем работает в такси. Заразился… О донорстве костного мозга я узнал еще в институте, на втором курсе. Это
1997‑1998 год. К нам пришли из Армянского регистра, который тогда только появился. Стали рассказывать, что да как, и мы всем курсом пошли на городскую станцию переливания крови и сдали кровь, стали потенциальными
донорами.

С того момента прошло довольно много времени. 19 лет! Я уже и думать забыл. Уже успел съездить в Россию, год позанимался там бизнесом, плюнул, передумал и вернулся в Армению, в медицину. Мои друзья открыли
в Ереване новую клинику, позвонили, сказали: «Приезжай, нужны хорошие врачи». И я вернулся, стал завотделением торакальной хирургии, практически каждый день оперировал. А потом в городе Ташир, в районной больнице, понадобился главврач. И я решил оставить Ереван, поехать поднять дело там. Уже несколько месяцев я там работал, как вдруг из клиники в Ереване звонят: «Тебя ищут!» Что случилось? Так и так, совпадение. Мне дали номер регистра, и я сразу туда перезвонил.

Мне сказали, что я совпал с парнем из Ирана. Но мне без разницы было, если честно. Какая разница, кого спасать, если ты можешь спасти? Сдавал я кроветворные клетки из периферической крови. Перед донацией сам себе колол стимулятор — почти десять дней. Первые два дня ничего, а потом началась ломота в костях. Причем боли такие, будто кости просто выжимают. По ощущениям — как хорошее такое ОРЗ. Может, посильнее. Я позвонил Миграну Константиновичу Назаретяну, директору регистра, он говорит: «Давай тогда прекратим, так сильно не должно болеть». Я говорю: «Ничего себе — прекратим! Как это?» И больше уже ему не звонил. А то вдруг и правда прекратят…

Шесть часов я пролежал во время афереза. А уже на следующий день сам сел в машину и поехал домой. Все прошло через пару дней. Лейкоциты еще где‑то месяц были высокие, но это так и должно быть: они постепенно
снижаются.

К сожалению, если я не ошибаюсь, мой реципиент погиб. Пересадка ему не помогла. Но я готов сдавать еще и еще. Если вдруг опять сейчас с кем‑нибудь совпаду, обязательно сдам. Прямо сейчас, без проблем. Вообще эта история меня никак не изменила. Не сказать, что это было волнительно — у меня каждый день на операциях волнение. И я не стал к себе относиться по‑другому. Но для меня удивительно, когда человеку приходится
приводить аргументы в пользу донорства. Если ты — человек и можешь спасти кому‑то жизнь, какие тут еще нужны аргументы? И как можно от донации отказаться? Для меня это нонсенс. Это я просто не могу понять. Я готов спасти жизнь любому.

Павел и Евгения БОЙКО
Воронеж

управленческо-техническая интеллигенция, потенциальные доноры костного мозга

Судьба свела нас в Липецке. Там наши корни, мы там познакомились много лет назад, еще в студенческие годы.
Встретились на День физкультурника, который каждый год проводит Липецкий металлургический комбинат. Праздник как бы для своих, но тихой сапой туда приезжают еще и друзья комбинатских сотрудников, потому что там очень здорово. Всякие перетягивания канатов, стрельба по тарелкам, спортинг. И вот там мы встретились — оба такие в ковбойских шляпах. И, короче, зацепились. Шел 2003 год. Все сложилось. Потом была учеба в разных городах, переписка по е-мейлу, «аська» и так далее… А потом закончили учебу, съехались, поженились и уже лет десять живем в Воронеже.

Воронеж, кстати, очень хороший город. Зима тут не очень, а вот осень и лето просто прекрасные. Город молодой и довольно образованный. Еще в советское время он населялся людьми преимущественно научного склада. Здесь была куча наукоемких производств: делали ракетные двигатели, телевизоры и видеомагнитофоны, строили самолеты. Люди сюда приезжали учиться и становиться специалистами. Из нас тоже получилась пара специалистов: сотрудник департамента недропользования и инженер-энергетик. Словом, управленческо-техническая интеллигенция. Мы как‑то соответствуем этому городу.

И типировались мы в Воронеже — тут проходила акция, в поликлинике при университете. Как только узнали через соцсети, что проходит акция, сразу туда поехали. Это было лет пять назад — мы вообще входим в первую
десятку тысяч потенциальных доноров Национального регистра. Рядом с этим делом, то есть с донорством костного мозга, можно даже просто постоять — и уже ты не зря жил. А уж если есть возможность Поучаствовать, это просто счастье.

Мы всегда в чатиках стараемся об этом друзьям рассказать: мол, неплохо бы протипироваться. От вас не убудет, а кому‑то польза. Кто‑то соглашается, кто‑то, к сожалению, не может — есть у нас знакомая, она весит меньше 50 кг и ее просто не возьмут. А один знакомый в чатике написал, что все, что у че‑
ловека есть, должно принадлежать ему, ничего лишнего не бывает. На это ему другая знакомая ответила, что таких даже в доноры спермы не берут и, наверное, правильно делают.

Все эти проблемы и страхи — от недоинформированности. Людям надо подробно объяснять что к чему, потому что у большинства есть вот это ощущение, что будут колоть! иголкой! в спину! А про вариант с фильтрацией
стволовых клеток из обычной крови никто даже не знает. Хотя мы готовы и на вариант с пункцией под наркозом. Это совсем не страшно. Одним наркозом больше, одним меньше. И потом, когда речь идет о чьей‑то жизни и смерти, какой тут вообще может быть выбор?

Это ведь естественные свойства — участие, сопереживание, сострадание. Они сейчас, можно сказать, в тренде. Соучастие, разделение чужой судьбы становится нормальным. Ненормальным становится неучастие. Как‑то мы
собрались большой компанией друзей. Зашел разговор, кто что сделал для благотворительности. И практически все подняли руки. У кого волонтерские проекты, у кого пожертвования… Это становится нормой. И это замечательно.

Татьяна БУРЫГИНА
Красноярск

потенциальный донор костного мозга

У меня все очень банально. Никаких историй, что кто‑то из близких у меня заболел. Просто все родствен‑
ники доноры — и ты донор. Донорство для меня — модель поведения, система координат.

Что мне не нравится в шумихе вокруг донорства костного мозга — героизация поступка. Давайте честно: герои — это те, кто жертвует жизнью. Или есть большой риск эту жизнь потерять. А тут что? Да, поступок, пусть даже значимый, но обычный поступок для зрелого общества, в котором принято помогать другим людям, делиться.

Раньше лейкозы лечили так, что счет был не в пользу пациента. Моей родственнице в 1980‑е годы довелось лежать в одной хорошей больнице. Она не была онкогематологической больной, но у нее были там друзья. И все
они умерли, один за другим. Сейчас, когда есть средства борьбы с такими заболеваниями, я, например, просто не могу себе представить вопрос, идти или не идти в доноры. Это делается так: пошел и сдал — тихо, спокойно, без всякой помпы. Тогда это называется жизнеспособное общество. И оно будет оставаться жизнеспособным, пока его члены думают не только о себе и о собственном благополучии.

Милена ВАРИВОДА
Новосибирск

мать двоих детей, менеджер, защитник животных, потенциальный донор костного мозга

Помогать для меня понятное занятие. Я много лет активно занимаюсь в Новосибирске защитой бездомных животных. Помню, в восемнадцать лет увидела, как сбили на дороге собаку, а я ничего не смогла сделать. Делаю теперь: проводим в городе акции, чтобы брошенных животных было как можно меньше. Некоторые друзья мне говорят — ой, мол, зачем, лучше помогала бы детям. Это очень обидная фраза, потому что люди, которые помогают, — они всем помогают. А тыкают в тебя, как правило, те, кто не помогает никому. Про рак я узнала еще в детстве: у меня умер двоюродный брат. Ему было три года, мне — одиннадцать. Это в памяти моей отложилось надолго, навсегда. Сейчас, когда я вижу, что кто‑то собирает деньги для больных детей, не могу
оставаться равнодушной. У меня самой двое детей, и когда я представляю, что у кого‑то сейчас страдает ребенок, это очень болезненно для меня. Поэтому, конечно же, как только я узнала про донорство костного мозга, сразу решила: если я могу, если мое здоровье мне позволяет, почему нет? Многие об этом рассуждают так: «Мне еще жить, мне еще детей растить, а умирать страшно». Так ты же не умрешь. Просто сложился, наверное, такой стереотип, что залезут тебе в позвоночник, выкачают оттуда половину мозга и ты будешь инвалидом. Я, кстати, раньше и сама так думала. Но потом прочитала, как это делается, и сейчас пытаюсь всем своим близким и друзьям разъяснить, что это вообще не имеет отношения к спинному мозгу, это не страшно и не больно, а наоборот — здорово. Мне бы самой хотелось не просто в регистр войти, а стать реальным донором. Ведь это же просто невероятно — найти своего генетического близнеца, да не просто так,
а еще и дать ему возможность жить. Это должно быть потрясающим каким‑то, невероятным ощущением.

Сергей ПОЗЕНКОВ
Кострома

инженер по наладке и испытаниям торгово-холодильного оборудования, почетный донор крови, потенциальный донор костного мозга

Я коренной костромич, 35 лет здесь живу. Тут нормально все: семья, двое детей, работа. Я инженер по наладке и испытаниям торгово-холодильного оборудования. Большие такие холодильники, которые в магазинах стоят, где мы молочко берем и свежие продукты. Одиннадцать лет уже этим занимаюсь, мне нравится. Еще я почетный донор России, сдаю кровь.

Я начал в 2003 году. Мне было тогда 20 лет, дружили мы с одним пареньком, и вот решили пойти на станцию переливания, чтобы какую‑то копеечку, как говорится, там получить. Посдавали, потом у меня был перерыв, а с 2008 где‑то года я сам стал ходить постоянно. К 2016 году стал почетным донором. И вот в один из дней, пару лет назад, пришел сдавать обычную цельную кровь и увидел, что проходит акция по сдаче крови на анализ для донорства костного мозга.

Я ничего об этом не знал, но почему‑то сдал не задумываясь. Потом почитал немного в интернете, поинтересовался — да вот, собственно, и все. Выяснил, что вероятность совпадения фенотипов 1 к 10 000. Небольшая, но если это случится, я нормально к этому отношусь. Придется поехать сдавать костный
мозг — значит, поедем. Я оптимист, поэтому особенно не сомневаюсь. Ну и привык к ответственности: если что‑то делать, то делать нормально, а не просто так, для галочки, для кого‑то. Я считаю, если ты можешь помочь, всегда надо помогать. А тут даже и альтернативы‑то нет.

Анастасия ЯКОНЮК
Мурманск

журналист, мать троих детей, потенциальный донор костного мозга

В Мурманске я живу большую часть своей жизни, хотя родилась в Петербурге. У меня отец — военный врач, приехал сюда и остался, судьба такая традиционная. У севера, конечно, есть свои плюсы и минусы. Мурманск — это не Нарьян-Мар и не Норильск, климат тут не такой суровый. Самое востребованное учреждение культуры в городе — филармония, это приятно.

Соседи у нас приличные: Норвегия и Финляндия. Но меня, например, несколько угнетают полярная ночь и в особенности полярный день. Я знаю людей, которые не могут без этого жить, они сохранили такие романтиче‑
ские представления о севере. А у меня подход более прагматический. Пока мне и моей семье здесь комфортно, пока у меня есть работа, которая меня устраивает, мы тут остаемся. Но, скажу честно, своих детей — а у меня трое сыновей — я настраиваю на то, что им, наверное, придется отсюда уехать. В Мурманске я в свое время закончила иняз Арктического университета, потом закончила магистратуру по философии в Норвегии. Сейчас работаю журналистом, но очень люблю норвежский язык, много перевожу с него, начала переводить художественную литературу. Естественно, много читаю. Ну и вот, наверное, где‑то я прочитала про донорство костного мозга. Это было лет пять назад. Я подумала, ну что такого, сдам кровь и стану потенциальным донором.

Мне это удалось не сразу, это невозможно было здесь сделать. Я позвонила на станцию переливания крови, меня спросили, сколько я вешу. Вешу я мало, мне сказали: «Нет, вы нам не подходите». В конце концов я сама организовала в Мурманске акцию для журналистов. Никто ничего в этом не понимал. Я когда рассказала мужу — а он образованный, интеллигентный человек — он у меня спросил: «Слушай, так ведь это надо прямо сейчас костный мозг сдавать?» Я ему говорю: «Ну как так можно на таком уровне ничего не знать!» Мне кажется, донорство костного мозга — это такая идея, которая, конечно, нужна больным людям, но и здоровым она нужна тоже. Каждый из нас в дет‑ стве мечтает совершить какой‑то подвиг, сделать что‑то хорошее для чело‑
вечества. А это такая малость, которая обычному человеку ничего не стоит, но это действительно может кого‑то спасти, сделать наше общество немного лучше. Это просто хороший, добрый поступок. Пусть вероятность того, что ты действительно потребуешься в качестве донора, мала. Но даже осознание того, что ты можешь сделать что‑то достойное, приподнимает человека. Это очень важно. Важно, когда человек думает о себе лучше. Вот детям своим я пока не смогла этого объяснить. Они говорят: «Зачем?! Вот тебе зачем это надо?! Что тебе это даст?!» Вообще многие воспринимают это как блажь. Ну нет у человека проблем, вот он и мается. А я в этом смысле не прагматик. Я идеалист. Мне кажется, объяснение‑то простое: я хочу, чтобы
мир стал лучше. И он становится лучше.

Эдуард БЕЗУГЛОВ
Москва

главный врач национальной сборной России по футболу, потенциальный донор костного мозга

У нас с коллегами есть специальный медицинский чат, где мы общаемся и обмениваемся профессиональными новостями. И вот недавно кто‑то из врачей скинул в этот чат информацию о мальчике, который нуждается в пересадке костного мозга. Уже три года родные ищут ему донора, но пока безуспешно… И там была
ссылка на сайт Русфонда. Я зашел, почитал внимательно о донорстве и подумал: «А почему бы и нет?»

Многие мои знакомые любят рассуждать о вреде донорства: я постоянно слышу какие‑то страшные истории о последствиях для здоровья, при этом их рассказывают люди, считающие, что напиваться, например, по пятницам
— это нормально и не вредно.

Кровь я и так сдаю регулярно, уже лет десять. Это же самое малое и самое простое, чем можно помочь людям. Время от времени я пишу у себя в фейсбуке: «Ребята, айда сдавать кровь!» Человек 15‑20 всегда откликаются. Недавно вот мы проводили донорскую акцию среди бывших футболистов. Действующим футболистам кровь сдавать нельзя. На полное восстановление уходит обычно месяц-полтора — у активно играющих футболистов столько времени свободного обычно не бывает, график игр и тренировок довольно плотный. Но, кстати, вы знаете, что спортсмены очень много жертвуют на благотворительность, на помощь детям? Чаще всего это анонимно, но я знаю, кто конкретно из наших футболистов кому помогает, какими суммами, — поверьте, это очень серьезные деньги.

Тема спасения жизней, особенно детских, меня вообще волнует очень давно. Я как спортивный врач много знаю о случаях внезапной остановки сердца у детей и подростков на уроках физкультуры. Если б можно было немного
поменять закон, хотя бы обеспечить каждую школу дефибриллятором, всех этих смертей можно было бы избежать. Сейчас по закону дефибриллятором может пользоваться только человек с узкоспециальным медицинским обра‑
зованием. А обычная школьная медсестра не имеет права. Я знаю все эти жуткие цифры. В нашей стране тысячи детей каждый год заболевают раком, и это, конечно, позор, что мы не можем всех их вылечить. Ракеты запускаем, а детей вылечить не можем.

Жизнь можно дарить разными способами. Можно подарить жизнь ребенку, родив его, а можно его спасти. Если какой‑то человек говорит, что не хочет спасти чью‑то жизнь, — вы меня извините, я человеком его могу назвать с очень большой натяжкой. Как это вообще возможно — не хотеть спасти чужую жизнь?